Нет, ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ тысяч баб! | Король ромового самовара | Личный ассистент Капитана Бухло
Мы вроде даже его и не учили в школе. Просто читали и анализировали. Вроде ничего в нём такого особенного нет, но каждый раз, как читаю или вспоминаю, на глазах выступают слёзы. То ли от неявной, но какой-то неизбежной тоски, что пронизывает пространство между строк, то ли от эстетического удовольствия читать что-то настолько прекрасное.
Я не люблю читать стихи. Особенно чужие. Писать люблю, а читать - нет. Прочитать явно плохой стих и постебаться доставляет мне куда больше удовольствия, чем прочитать неплохой, хороший стишок. Я не ценю чужие стихи, они мне не очень интересны. Я говорю о любительских, о стихах друзей или знакомых. Так что если стих кого-то из знакомых мне РЕАЛЬНО понравился, он действительно заслуживает того. Это чудо, считайте. Но классики на то и классики. Их помнят миллионы потому, что их стихи нравятся миллионам. А чтобы стихи понравились миллионам, надо написать что-то действительно необычайно достойное. Александра Блока помнят не зря. Мне нравятся многие классики, но есть, пожалуй, лишь пара стихов, которые действительно трогают меня. да не просто трогают! Сжимают горло. КАЖДЫЙ раз. Чтобы я восхитился чьим-то стихом - это вопиющий случай, на самом деле. Но сильнее "Сжала руки под темной вуалью" Ахматовой я восхищаюсь только "Незнакомкой" Блока.
Я не люблю читать стихи. Особенно чужие. Писать люблю, а читать - нет. Прочитать явно плохой стих и постебаться доставляет мне куда больше удовольствия, чем прочитать неплохой, хороший стишок. Я не ценю чужие стихи, они мне не очень интересны. Я говорю о любительских, о стихах друзей или знакомых. Так что если стих кого-то из знакомых мне РЕАЛЬНО понравился, он действительно заслуживает того. Это чудо, считайте. Но классики на то и классики. Их помнят миллионы потому, что их стихи нравятся миллионам. А чтобы стихи понравились миллионам, надо написать что-то действительно необычайно достойное. Александра Блока помнят не зря. Мне нравятся многие классики, но есть, пожалуй, лишь пара стихов, которые действительно трогают меня. да не просто трогают! Сжимают горло. КАЖДЫЙ раз. Чтобы я восхитился чьим-то стихом - это вопиющий случай, на самом деле. Но сильнее "Сжала руки под темной вуалью" Ахматовой я восхищаюсь только "Незнакомкой" Блока.
НЕЗНАКОМКА
По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.
Вдали, над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.
И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.
Над озером скрипят уключины,
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный,
Бессмысленно кривится диск.
И каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражен
И влагой терпкой и таинственной,
Как я, смирён и оглушен.
А рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
"In vino veritas!"* кричат.
И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.
И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна,
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.
Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.
И перья страуса склоненные
В моем качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.
В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.
* - "Истина в вине!" (лат.)
По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.
Вдали, над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.
И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.
Над озером скрипят уключины,
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный,
Бессмысленно кривится диск.
И каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражен
И влагой терпкой и таинственной,
Как я, смирён и оглушен.
А рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
"In vino veritas!"* кричат.
И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.
И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна,
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.
Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.
И перья страуса склоненные
В моем качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.
В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.
* - "Истина в вине!" (лат.)